Глава 11. Мария Магдалина и крест

Теперь давайте посмотрим, что истина о кресте может сделать даже для того, кто в своей прошедшей жизни был безнадежно испорченным человеком. Перед нами история женщины, человеческий облик которой был настолько искажен, что «семь бесов» управляли ее поведением. (См. Мк. 16:9).

«И когда Он был в Вифании, в доме Симона прокаженного, и возлежал, — пришла женщина с алавастровым сосудом мира из нарда чистого, драгоценного, и, разбивши сосуд, возлила Ему на голову.

Некоторые же вознегодовали и говорили между собою: к чему сия трата мира? Ибо можно было бы продать его более, нежели за триста динариев, и раздать нищим. И роптали на нее.

Но Иисус сказал: оставьте ее; что ее смущаете? она доброе дело сделала для Меня. Ибо нищих всегда имеете с собою и, когда захотите, можете им благотворить; а Меня не всегда имеете. Она сделала, что могла: предварила помазать Тело Мое к погребению.

Истинно говорю вам: где ни будет проповедано Евангелие сие в целом мире, сказано будет, в память ее, и о том, что она сделала». (Мк. 14:3-9).

Когда Мария разбила алавастровый сосуд с драгоценным миром и возлила его на голову Иисуса, она, сама того не сознавая, проявила тот же дух любви и жертвенности, примером которого служила жизнь и смерть Иисуса. Таким образом, поступок Марии имеет для нас особое значение как иллюстрация истины о кресте.

Этот поступок в Вифании является самым прекрасным, трогательным и волнующим поступком, когда-либо совершенным кающимся грешником. Для Иисуса и для всей Вселенной это было долгожданным свидетельством того, что человечество действительно способно по достоинству оценить величие жертвы, принесенной на Голгофском кресте. Представьте себе, как этот благородный поступок Марии ободрил Спасителя в самые мрачные часы Его жизни! Никакой ангел, даже самый могущественный, не смог принести Ему столько утешения, как воспоминание ее омытого слезами жертвенного поступка, потому что в ее любви к Нему Он увидел залог той радости, которую Он испытает, взирая на подвиг Своей души — оправдание через «веру, действующую любовью». (Гал. 5:6). Пробуждение в человеческом сердце такой любви и покаяния изменяет жизнь. Именно этой конечной цели должна достичь жертва Спасителя!

Мир может и не знать о том, что он в долгу перед Марией, поступок которой укрепил в час величайшей нужды Того, Кто был жестоко искушаем. Но именно презираемая всеми Мария, а не двенадцать бессердечных учеников, принесла Ему утешение!

Однако Мария не знала, почему у нее было побуждение совершить это странное, щедрое приношение. Воодушевленная одной лишь непостижимой, и при этом не запятнанной грехом любовью, она потратила все, что имела, чтобы купить это дорогое миро и заранее помазать Тело Христово для погребения. Она была совершенно не в состоянии защитить свой необычный поступок перед упрекавшими ее учениками, так что Самому Иисусу пришлось прийти ей на помощь.

Вступившись за Марию и защищая ее от грубого и бездушного отношения двенадцати учеников, Иисус решил воспользоваться случаем, чтобы преподнести урок относительно истинного значения креста, урок, в правильном понимании которого испытывает нужду и церковь нашего времени. Фактически, от нас ожидается сочувственное отношение и должная оценка необычного поступка Марии, если только мы хотим понять само Евангелие. Иисус предсказал, что Его последователи во все века будут иметь высокое мнение о ее поступке: «Где ни будет проповедано Евангелие сие в целом мире, сказано будет, в память ее, и о том, что она сделала».

Это достаточное основание, чтобы обратить наше внимание на Марию.

Ключ, открывающий тайну

Не ради нее, но ради «сего Евангелия» благоухание ее поступка должно распространиться всюду. Именно здесь находится ответ на все смущающие обстоятельства этого странного события. Своим поступком Мария, фактически, произнесла проповедь, в которой было освещено Евангелие и отчетливо представлены величественные принципы любви и жертвенности. Подобным образом, придирчивость учеников представляет нашу естественную человеческую реакцию на нежную любовь, явленную на кресте.

Если бы мы присутствовали в тот момент в доме Симона, нам было бы очень трудно не стать на сторону Иуды и других учеников. Мария сделала то, что с человеческой точки зрения было нерациональным и расточи­тельным. «Триста динариев» — стоимость мира — представляли зарплату работника за целый год; один динарий был обычной платой поденщика. (См. Мф. 20:2). Такой суммы, вероятно, хватило бы, чтобы накормить пять тысяч людей, «кроме женщин и детей», в соответствии с тщательным подсчетом Филиппа. (Сравните Ин. 6:7 и Мф. 14:21).

Если бы мы не знали, чем закончилось это драматическое событие в Вифании, что бы мы подумали об этом явно безрассудном расточительстве? Много ли управляющих и членов комитета одобрили бы такую трату? Кто из нас, присутствуй мы в тот день с учениками, решительно не поддержал бы их в выражении негодования по этому поводу? Эта эмоционально неуравновешенная женщина заслуживает упрека! Мы бы обнаружили, что всем сердцем готовы поддержать предложение Иуды осудить Марию: «Почему было не продать это миро за триста динариев и не дать нищим?»

Если бы Сам Иисус не защитил Марию, мы бы с легкостью согласились, что ревностное служение Марии было бы более практичным и разумным, если бы она помазала Его голову несколькими каплями драгоценного мира, а оставшееся продала бы с целью благотворительности. Мы могли бы испытывать смутное чувство благодарности, что таких ревнителей, как Мария, всего лишь меньшинство в наше время.

Еще большее недоумение вызывает кажущаяся опрометчивость и излишняя эмоциональность, с которой Иисус защищал ее. Мы склонны думать, что Он мог ласково похвалить ее за горячие чувства и в то же время осторожно выразить Свое огорчение расточительностью их проявления. Он мог бы ободрить ее и одновременно умиротворить раздраженных учеников.

Но нет! В то время как несчастная кающаяся грешница, которой овладело чувство смятения и замешательства, пыталась незаметно уйти, боясь, что ее сестра Марфа, а возможно даже и Сам Иисус, сочтут ее глупой и расточительной, Иисус возвышает Свой голос, заглушающий ворчание учеников: «Оставьте ее; что ее смущаете? Она доброе дело сделала для Меня». Совсем не одобряя кажущуюся заботу учеников о бедных, Он представляет совершенно другое истолкование побуждения Марии как намного более щедрое проявление благотворительности. Ее поступок был притчей о божественной любви, средством проповеди Евангелия. Защищая ее, Иисус защищал Себя и Свой крест.

Фактически, Он придавал ее поступку символический смысл, о котором она сама и не подозревала. В алавастровом сосуде, разбитом у Его ног, Он распознал Свое ломимое тело. В разлившемся по полу драгоценном мире Он узрел Свою кровь, «за многих проливаемую во оставление грехов». Он видел Себя, терпящего побои ради спасения людей и все же отвергнутого и презираемого большинством из них. В побуждении, толкнувшем Марию на этот жертвенный поступок, — в ее сокрушенном сердце и кающейся любви — Иисус видел истинное отражение Своей любви к нам. В ее жертвенности, проявившейся в покупке мира на все ее с трудом заработанные сбережения, Он видел Себя, возлюбившего нас Своей божественной любовью и без остатка опустошившего Себя ради нас. В ее явной расточительности Он видел щедрость небесного приношения, обильно изливаемого, чтобы спасти мир, и все же принятого только горсткой его жителей. Таким образом, Иисус был вынужден защищать Свой чудный крест перед теми, которые должны были бы иметь сердца, способные постичь его невыразимую ценность.

К сожалению, в бессердечном Симоне и двенадцати учениках мы можем увидеть себя. Иуда только презрительно насмехался над чистейшей и святейшей любовью, которая берет свое начало в вечности; и медлительные сердцем, неблагодарные ученики могли только следовать наущению его эгоистичного критицизма. Отважимся ли мы считать себя более святыми, чем они?

Вряд ли. Очень хорошо, если мы помним, что Мария была воодушевлена таинственными побуждениями Святого Духа, вдохновением, которое не поддается никакому объяснению. Такое вдохновение может обитать только в сокрушенном и кающемся сердце. Ученики не чувствовали таких побуждений, хотя они лично получили ясные наставления от Иисуса о Его приближающейся смерти, о чем Мария, скорее всего, не слышала. Они должны были быть готовыми к пониманию креста. Однако не знакомая с учением Иисуса женщина с кающимся сердцем произнесла в тот момент проповедь о кресте даже более красноречиво, чем Петр в день Пятидесятницы, проповедь, которая и по сей день трогает сердца тех, кто размышляет над ее содержанием. Итак, мы видим, что знакомство с историческими деталями распятия — ничто по сравнению со способностью всем сердцем оценить его значение. Если плоть и кровь не могут понять учения о личности Христа, как об этом Спаситель сказал в Кесарии Филипповой, то плоть и кровь также не могут понять и учение о кресте. Пример тому — двенадцать учеников.

Как поступок Марии иллюстрирует жертву Христа для нас

Обратите внимание на мотив, побуждавший Марию к действию. Она совершила этот необычный поступок, не надеясь на награду и даже не из желания заслужить похвалу. Она надеялась сделать это незаметно. Только внезапный аромат, наполнивший комнату, выдал ее. Она руководствовалась только любовью, любовью, которая была отражением любви Иисуса к грешникам.

Какой мотив побудил Иисуса взойти на крест? Теологи могут написать тяжеловесные тома в попытке объяснить непостижимый поступок на Голгофе, чтобы в конце концов, утомившись, вернуться к осознанию того, что не может быть никакой иной причины: только любовь была Его единственным мотивом. Каким ободрением было для Иисуса видеть в Марии отражение Его характера! В грешнице? — спросите вы. Да, в женщине, «которая была грешница» (Лк. 7:37), и к тому же ужасная грешница, Он видел отображение Самого Себя. Подобно тому, как фотограф получает позитив при печатании негатива, любовь Марии являлась отпечатком, или подобием, характера Иисуса, Его любви. «Поношение сокрушило сердце Мое», — сказал Он (Пс. 68:21), служение Его собственного сокрушенного сердца вызвало в тот момент покаяние, сокрушившее ее сердце. Удивляйтесь небеса, и изумляйся земля! План спасения достиг своей цели! Что касается двенадцати бессердечных учеников, то еще может возникнуть сомнение, оправдывается ли божественный риск Голгофы, но в случае с дочерью Вифании он имеет явный успех! Жертва Бога во Христе вызвала у Марии встречное желание также вознести Ему жертву: «дух сокрушенный, сердце сокрушенное и смиренное», которых Бог, к счастью, в отличие от учеников, «не презрит». (Пс. 50:19).

Давайте еще раз обратим внимание на жертвенность поступка Марии. Он приобретает более яркое сияние, когда сравнивается с жертвой Христа, отдавшего Себя за нас. В похвалу ей Он сказал: «Она сделала, что могла»; смысл этих слов в том, что она сделала все, что могла. И Он тоже сделал все, что мог! Мы не знаем, была ли Мария когда-либо вознаграждена в этой жизни за бесконечно долгие дни унизительного, тяжелого труда, чтобы заработать средства на покупку мира. Но Тот, Который опустошил Себя, — «смирил Себя, быв послушным даже до смерти, и смерти крестной» (Флп. 2:8), — мог бы получить достаточную награду за Его жертву! О, если бы мы, не имеющие алавастрового сосуда с миром, чтобы разбить его и возлить на Его голову, смогли найти хотя бы слезы, чтобы омыть пронзенные за нас ноги! О, Иисус, найди и в нас «семь бесов» и изгони их, чтобы мы могли научиться любить Тебя так, как Мария!

Подобным образом великодушие поступка Марии сияет ярче при сравнении его с великодушием, проявленным в жертве Иисуса. Ученики рассуждали так: почему бы не использовать лишь немного мира? Зачем так расточительно обращаться со столь драгоценной вещью? Смотрите, оно напрасно проливается на пол! Триста динариев выброшены на ветер! Всего несколько капель на Его голову было бы достаточно, Мария!

И сегодня человеческое сердце, которое не испытало такого вдохновенного опыта, не в состоянии оценить великодушие Голгофской жертвы. Зачем отдавать божественную жизнь как «выкуп за многих», когда откликнутся лишь немногие? Зачем изливать водопад самопожертвенной любви, когда кажется, что все, кроме маленькой струйки, течет напрасно? Принесенной жертвы было достаточно, чтобы искупить миллиарды грешников на земле; зачем платить такую высокую цену, когда окончательный результат будет совсем незначительным? Зачем Тому, Кто является образом Божиим, нужно было страдать от горя и плакать об Иерусалиме, не узнавшем и не придавшем значения времени своего посещения? Почему бы не ограничить любовь и ее выражение лишь тем немногим, которые откликнутся на ее призыв, а не изливать ее потоки попусту? Так ученики рассуждали о великодушном поступке Марии; так они рассуждают и сегодня о Том, прообразом Кого была любовь Марии.

Отвечая ученикам на их вопросы, мы можем сказать лишь то, что любовь никогда не будет настоящей, если она не является щедрой и расточительной. Любовь никогда не скупится, никогда не подсчитывает убытки. Драгоценный алавастровый сосуд с миром не был куплен Марией на распродаже. Она заплатила полную стоимость за самое лучшее, что можно было купить, у нее и в мыслях не возникло, чтобы сэкономить, не было и намека на скупость.

Можно представить себе, как она спрашивает продавца миро. Видя в ней лишь бедную крестьянку, он предлагает ей дешевое.

«Нет ли у тебя другого, получше?» — спрашивает она.

«Да, у меня есть более хорошего качества, но это будет стоить тебе двести динариев».

«Есть ли у тебя что-нибудь еще лучшее, чем это?» — настаивает она.

«Да, у меня есть самое прекрасное и самое дорогое миро, но оно будет стоить триста динариев. Ты не в состоянии позволить себе это, Мария. Оно предназначено только для царя!»

«Дай мне его», — отвечает она. Имея такое побуждение любви, она не может довольствоваться чем-то меньшим.

Мог ли Бог, Который Сам есть любовь, не сделать все возможное с Его стороны? Он не думал о том, как осуществить план искупления с наименьшими для Себя затратами. Небеса, «чертоги из слоновой кости», поклонение мириадов ангелов, престолы безграничной Вселенной, вечную жизнь, бесценное общение с Отцом — все это Христос щедро потратил, отдавая Себя. Щедро расходовать океан живой воды, чтобы получить только несколько хрупких земных сосудов, наполненных слезами любви! Как бесконечно драгоценны должны быть для Него эти «сосуды» (Пс. 55:9). «Да уповает Израиль на Господа; ибо у Господа милость и у Него изобилие искупления». (Пс. 129:7, англ. пер.)

Реакция Симона на поступок Марии

Прокаженный Симон был молчаливым свидетелем ревностного служения Марии. Казалось, его не беспокоила, как учеников, ее расточительность. В его душе возникали еще более мрачные подозрения, хотя при этом он был вполне искренним. Симон еще не принял Иисуса как Спасителя, хотя и надеялся, что Он сможет доказать, что является Мессией. Испытав радость чудесного исцеления от проказы, он теперь снизошел до того, чтобы пригласить Галилеянина и Его невежественных последователей в гости, чтобы выразить свою благодарность. Делая это, он не удостоил Иисуса чести признать Его равным себе по положению в обществе. Он не поцеловал Его в знак приветствия, не помазал Его голову миром и даже не омыл Ему ноги в знак элементарной вежливости.

Наблюдая величественное зрелище кающейся грешницы, вытиравшей своими волосами мокрые от ее слез ноги Спасителя, Симон злобно размышлял: «Если бы Он был пророк, то знал бы, кто и какая женщина прикасается к Нему, ибо она грешница». (Лк. 7:39). Как трудно самоправедному сердцу распознать свидетельства божественности!

В притче, с помощью которой Иисус стремился просветить бедного Симона, Он преподносит урок, который просвещает всякое искреннее сердце, желающее внимательно рассмотреть удивительную картину славы креста: «У одного заимодавца было два должника: один должен был пятьсот динариев, а другой пятьдесят; но как они не имели, чем заплатить, он простил обоим. Скажи же, который из них более возлюбит его? Симон отвечал: думаю тот, которому более простил. Он сказал ему: правильно ты рассудил». (Лк. 7:41-43).

Первоначально именно Симон ввел Марию в грех и, разумеется, он был тем должником, долг которого составлял «пятьсот динариев», а не пятьдесят. Противопоставляя бессердечие Симона и его неспособность любить горячей любовью Марии, Иисус тактично открыл его помраченному уму и сердцу истину, что тот, кому больше прощается, любит больше. И тогда Симон с изумлением осознал свою нужду в том, чтобы иметь кающуюся любовь Марии.

Больше, чем семь бесов не давали покоя Симону! Его, самодовольного, беспокоил восьмой бес — злой дух самоправедности, который скрывал из виду присутствие других семи бесов. Но свет, и сегодня равным образом сияющий с Голгофского креста, осветил сердце Симона и открыл ему, почти безнадежному грешнику, каким он является на самом деле. Только безграничное сострадание Иисуса спасло его от окончательной погибели, более страшной, чем та, которая могла постигнуть Марию.

В этой притче Иисус не имел намерения показать, будто между грешниками есть различие в степени их долга. Оба грешника, как Симон так и Мария, были в бесконечном и вечном долгу перед божественным Кредитором. Однако Мария имела в сердце любовь благодаря тому простому факту, что она знала, что была грешницей и что ей было много прощено. Симону же было прощено мало, потому что он считал, что согрешил совсем немного.

Будет ли кто-нибудь в вечном Царствии Божьем считать себя превосходнее других? «Я никогда не делал ничего плохого, как простолюдины! Я вышел из хорошей семьи и воспитывался по правильным жизненным принципам. Мои друзья не были из низших слоев общества, людьми отверженными и всеми презираемыми или употребляющими наркотики. Я был по-своему хорош и нуждался лишь в том, чтобы Христос слегка подталкивал меня на моем пути к Небесному Царству!»

Не подходят ли эти слова больше к тем, кто будет плакаться за воротами города, нежели к тем, кто будет внутри?

Какое чуткое сердце имела Мария! Если Павел мог назвать себя «первым из грешников», можем ли мы думать о себе иначе? Какой великий свет учение о кресте может пролить на огрубевшее сердце Лаодикии! Теплые, самоправедные святые будут идти позади мытарей и блудниц, которые, подобно Марии, покаются. «Первые будут последними, а последние — первыми».